Следующий нюанс - это, условно говоря, социально-культурная составляющая антитеррористической деятельности. Количество правоохранителей из других регионов России, видевших горы Северного Кавказа, уже очень велико. Но эти люди не знакомы с социальной реальностью, культурой и менталитетом региона. Им не положено думать о разных политических и социальных последствиях того, что они делают. Они приезжают выполнить задачу: уничтожить если не все бандподполье, то добиться как можно лучшего результата, что отражается в статистике. Они и делают все для этого: ищут и выявляют участников подполья, не важно, настоящих или мнимых, ведь времени об этом думать у них нет. Находят склады с оружием и проводят спецоперации, когда есть приказ. Потом они покидают регион, нередко оставляя после себя нередко лишь выжженное поле и массу проблем.
Порой оказывается, что не все были боевиками, а среди жертв спецопераций - женщины и дети. Последствия такой антитеррористической деятельности ложатся уже на местные органы правопорядка, к которым у общества, не разделяющего силовиков на "своих" и "чужих", возникает масса претензий. И эти претензии предъявляются, разумеется, уже не в правовом поле.
Есть масса свидетельств того, что командированные силовики и местные далеко не всегда координируют свои действия. Более того, "варягам" часто кажется, что отсутствие координации с местными, связанными кровными узами "с клиентурой", может усилить эффект от работы. Результаты таковы: в Ингушетии, например, нередко лично президент Евкуров старается "разрулить" трагичные итоги работы правоохранителей. А в Дагестане мы наблюдаем войну между населением и полицией. Сами представители внутренних органов, разумеется, не признают ее наличие, но от этого факт не перестает быть фактом. Логика "око за око, зуб за зуб" делает возможность примирения абсолютно призрачной. Поэтому можно предположить, что улучшить ситуацию может как раз не ввод дополнительных сил из других российских регионов, а попытка урегулирования конфликтов за счет местных ресурсов. Хотя время и тут уже потеряно.
Еще одна большая проблема - это статистика и внутренняя регламентация деятельности в силовых структурах. Тут есть все: сроки расследований, ведомственные и неизвестные широкой публике внутренние приказы, и в конце концов награды - новые звездочки, материальные поощрения, командировочные, рост зарплаты. Реальность состоит в том, что сегодня быть сотрудником правоохранительных органов на Кавказе опасно, но выгодно. Это совершенно другие деньги, нежели те, какие сотрудники полиции получают в "мирное время" в спокойных регионах. А отсюда и коррупция, и просто желание сохранить эту "нишу" настолько долго, насколько это возможно, потому что все это в совокупности приносит доход.
Хорошо на эту тему сказал известный в Дагестане адвокат Расул Кадиев: "Статистика МВД и Следственного комитета основывается на показателях: сколько дел направлено в суд и сколько преступников уничтожено (а это тоже уголовное дело, которое прекращается по причине смерти). Никто не ругает за то, что подозреваемый убит - наоборот, это еще лучше, хлопот меньше. Вот если подозреваемый живой и дело не дошло до суда - их ругают, а если умер - нет. Даже еще лучше: можно свалить на него вину, ничего доказывать не нужно, никто проверять не будет", - считает Кадиев.
Резюмируя вышесказанное, можно сделать вывод, что проблема эффективной борьбы с терроризмом на Кавказе - это не проблема отсутствия или наличия должного количества вооруженных людей, способных выиграть у подполья войну. Война тут в принципе не может быть выиграна оружием. Но оружие может еще сильнее разжечь огонь. И это Северный Кавказ уже проходил в прошлом десятилетии. Региону сегодня нужно не еще несколько тысяч вооруженных людей, а тотальный демонтаж всей нынешней системы организации жизни с ее ценностями, представлениями, уродливой экономикой и деформированными социальными отношениями. А это работа не для военных, а для профессионалов из других сфер.
Антон Кривенюк
