Сухум во второй половине августа 1992 года представлял собой печальное зрелище. Тротуары усеяны осколками стекла, стекла в магазинных витринах выбиты, троллейбусные провода лежат на дороге, столбы уличного освещения попадали на пальмы, ездят машины, набитые домашним скарбом, телевизорами "Фотон" и прочей техникой, люди по улицам не идут, а бегут - с сумками, баулами. Они еще в своем городе, но уже беженцы.
У морского порта столпотворение. На причале катер, который через полчаса отчалит от берега и направится в Сочи. Он может взять на борт сто двадцать человек, но влезть пытаются все пятьсот. "Охраной" правопорядка занимаются те самые бойцы, что несколько дней назад прибыли на победоносных танках. Они пьяны, перед ними пустые бутылки шампанского, так хотелось бы по ним пострелять, но остатки разума диктуют им этого не делать - вокруг люди. Они, эти грузинские "солдаты", добры и учтивы. Видят детей, которых взрослые пытаются вывезти из горящего города, и раздают им пачки с шоколадом и разными конфетками. Когда сладости заканчиваются, они идут через дорогу, стреляют по замку еще одного наглухо забитого магазина, вскрывают двери и шабаш продолжается. Новые ящики с шампанским, вином и водкой... и шоколадками для детей.
А в это время на причале творится что-то невообразимое. Тот, кто оказался близко от кормы катера, в надежде забраться на него теряет остатки человеческого образа. Люди выталкивают друг друга - прямо с чемоданами. Ругань, мат, над головами дети - ими в буквальном смысле прокладывают себе дорогу к спасению. Если успеешь передать ребенка стоящему у входа матросу, то имеешь моральное право попасть на борт: не поплывет же ребенок в Сочи без родителей. И только беспородная псина, стоящая чуть в стороне на пустынной набережной, спокойна. Она уже проводила своих хозяев на катер, и домой ей возвращаться одной.
Ночью в городе начиналась новая жизнь. Стрельба, взрывы - причем не потому, что идут бои, их-то не было до конца сентября. Просто осталась гора советского оружия, которую некуда девать. Воевать по-настоящему грузинские гвардейцы не собирались. И у подъездов многоэтажек грохочут гаражные замки: это "вояки" ищут себе транспорт.
Многоэтажный, многоподъездный дом, где живет абхазская интеллигенция. Вечер, в окнах горит свет. В квартире на шестом этаже - несколько выстрелов, потом дикий женский вопль, опять выстрелы, звон бьющейся посуды, тишина, и снова кричит женщина. Утром соседи выясняют, что вчера вечером гвардейцы убили в этой квартире абхаза: ему не помогло даже то, что жена у него грузинка. За одну ночь в этом же доме обстреляли еще квартиру на девятом этаже, ограбили две квартиры на третьем и пятом этаже, увезли все машины из гаража...
По местному телевидению бесконечная череда сообщений о похоронах.
Не будем рассказывать здесь о зверствах грузинских военных, которых накануне абхазской кампании специально освобождали из тюрем. Об этом много написано. Вспомним о тех детях, которые когда-то забивали камнями новорожденных щенков. К 1992 году они выросли и очень легко получили в руки свой первый в жизни автомат. Грузии в Абхазии нужны были отряды из патриотично-настроенных местных жителей, готовых стрелять и убивать. Недостатка в таких людях не было. Но ладно бы они. Очень скоро стало понятно, что рыба гниет с головы: их родители, прожившие всю жизнь бок о бок с соседями других национальностей, превратились в мародеров. Когда началась война, им показалось, что жизнь удалась.
Был в Сухуме неприметный молодой человек по кличке Ремзик. Ютился он с родителями в так называемом финском бараке - деревянном многоквартирном домике на окраине города. Жили бедно. Всю жизнь Ремзик завидовал богатым соседям из двухэтажных домов с мандариновыми садами. Тем более что хвастовство и демонстрация своего материального достатка были стилем жизни советских сухумчан. Но была в жизни Ремзика одна большая любовь, еще с пятнадцати лет. Девушка ему так и не сдалась - вышла замуж за не слишком понтового, но чересчур правильного абхазца.
Началась война, Ремзик уже на четвертый день был в комендатуре и просил автомат. Ему дали, он был грузином. Но отправился не на фронт, тем более что и фронта тогда толком не было. Пошел грабить. И однажды по пьяни вспомнил они и про свою любовь, и про то, как она с ним обошлась. Сел на "копейку", заблаговременно отобранную им у соседей-армян и направился к ним домой. Как ни странно, в этом доме царила идиллия, как будто и не было войны. Ее нарушил Ремзик - просто зашел в зал и расстрелял всех. Пока отвергнувшая его девушка умирала, он пытался ей объяснить, за что ее убил. Но она его так и не вспомнила.
В это время старшее поколение, чувствуя за спиной силу своих вооруженных автоматами детей, тоже направилось по соседям. У кого-то, кто уезжал, отбирали ключи от квартир, у кого-то "описывали" мебель, пригоняли грузовик и вывозили к себе домой.
Так начиналась грузино-абхазская война, когда она еще никому не казалась войной.
