Августовские события перечеркнули многолетние дружеские отношения Грузии и России. Если не навсегда, то уж точно - на ближайшее обозримое будущее. Почему в августе 2008 не удалось решить спор мирным путем? В силу каких причин мирному диалогу предпочли военную операцию? Как изменился расклад политических сил после шестидневной войны? И возможна ли нормализация грузино-российских отношений? Об этом мы попросили рассказать генерального директора Центра политических технологий Игоря Бунина.
- Пятидневная война в Грузии уже вписана в историю. На Ваш взгляд, можно ли было избежать августовских событий?
- Войны избежать было нужно. Ситуацию в зонах конфликта можно было сохранять в подвешенном состоянии еще долгое время. Непризнанные республики могли еще очень долго сохранять свой статус. При одном условии - если бы не была предпринята попытка блицкрига со стороны Тбилиси.
Грузия на протяжении пяти лет выбирала между мягким и жестким сценарием «восстановления территориальной целостности». Под «мягким» подразумевалось постоянное давление на тогда еще непризнанные республики.
В 2006 году глава минообороны Ираклий Окруашвили обещал встретить Новый Год в Цхинвале. Дабы продемонстрировать приверженность мирному решению конфликта, его тогда отправили в отставку.
Но «мягкий» путь не давал скорых результатов, к которым привыкли молодые руководители страны. Оставались два варианта - либо отказ от присоединения Южной Осетии на неопределенный период, либо реализация жесткого сценария.
Михаил Саакашвили выбрал второй вариант. И Россия была вынуждена вмешаться в конфликт.
- Была ли у Грузии возможность продолжения диалога с Абхазией и Южной Осетией?
- Я считаю, что прямой диалог Грузии с Абхазией и Южной Осетией был почти невозможен. Слишком много крови было пролито в 90-е годы. Как только страна провозгласила независимость, новая грузинская власть сразу решила, что может легко создать унитарное государство. Гамсахурдиа, как известно, отменил все автономии.
Военные действия в Южной Осетии и Абхазии надолго отдалили народы друг от друга. Но в Тбилиси все (и руководство, и общество) хотели восстановить «великую Грузию»: вернуть утраченные территории, приглашать туристов, стать аналогом Швейцарии. Утрату территорий в Тбилиси в основном воспринимали как удар по самолюбию грузинской нации в целом.
С другой стороны, напористость грузинских властей раздражала руководство непризнанных республик. Россия готова была стать переговорщиком в этом процессе. Это, конечно, не значит, что она могла уговорить Южную Осетию и Абхазию вернуться в состав Грузии. Однако сохранять мир, входило в сферу интересов Москвы.
Но... Отношения между Россией и Грузией только ухудшались. Грузия была настроена на победу. Для грузинской элиты было абсолютно неприемлемо, что события 90-х годов сломали образ прежней Грузии. Все это наслоилось на легкомысленность молодых властей.
- Спустя четыре месяца после августовских событий руководство Грузии признало, что войну начала именно Грузия. На Ваш взгляд, в августе Саакашвили получил «зеленый свет» от Запада?
- Долгое время считалось, что решающим препятствием на пути силового варианта является позиция Запада, который не заинтересован в эскалации конфликта. Белый дом в первые часы конфликта призвал стороны к перемирию. Великобритания выразила глубокую обеспокоенность эскалацией ситуации в районе грузино-осетинского конфликта и призвала стороны «немедленно прекратить боевые действия и незамедлительно возобновить переговоры». Так что в прямом смысле никакого «зеленого света» Грузии на начало военных действий никто не давал.
Но дело в том, что Запад смотрел на создавшуюся ситуацию нестрого, не было необходимой жесткости. Этим и объясняется тот факт, что Европа так долго считала, что Грузия не виновата. Только через несколько месяцев после августовских событий появились репортажи Би-би-си о бесчинствах грузинской армии. Потом пришлось признать и ответственность Грузии за начало войны. Повторюсь, прямого разрешения на военную операцию, на мой взгляд, не было. Но было лояльное, слишком легковесное отношение к руководству Грузии.
