Однажды знакомый в случайном разговоре рассказал мне потрясающую историю. Его родная бабушка, закарпатская крестьянка, в течение жизни побывала подданной семи государств - при этом ни разу не выехав из собственной хаты. Державы грызлись, границы передвигались, а она как жила, так и жила. Доила корову, собирала помидоры, поливала яблоньки, охотно помогала соседям, да и для случайного прохожего всегда находила стакан молока. А какая над ней нынче власть, порой представляла весьма смутно.
Тем не менее, налоговые бумажки на семи государственных языках доставали её регулярно: семь правительств, семь армий, семь полиций снимали пенки с её молока, тянули вилки к её помидорам, а ложки к похлёбке. Семь властей - российская, австро-венгерская, просто венгерская, чехословацкая, немецкая, советская, украинская - требовали от неё любви, семь национальных идей верности, семь флагов уважения, семь гимнов стойки "смирно" и рук по швам.
В связи с чем у меня сразу же возник вот какой вопрос: а не много ли это - семь патриотизмов на одну бабулю?
Вообще, с патриотизмом двадцатый век наломал дров, особенно в СССР. Почти до конца столетия в стране держалась навязанная, никем не избранная власть, без конца предававшая собственный народ. У нее не было права рассчитывать не то, что на верность - даже на минимальное уважение. А сколько раз перекраивались границы?
Мне вот повезло - всю жизнь в России, все друзья здесь, все близкие, русский язык с детства, как дыхание. Уеду куда - домой тянет. Телефон трезвонит с утра до вечера, всегда кому-то нужен, и мне нужны. Незнакомые люди письма пишут, просят помочь. Словом, все корни тут, все привязки, меня отсюда трактором не вытащишь. И вопрос, какую страну любить, передо мной никогда не стоял.
Но миллионам людей подфартило куда меньше.
В начале девяностых огромная страна развалилась на пятнадцать частей. И жертвами этой катастрофы в той или иной степени оказались почти триста миллионов человек. Далеко не у всех жизнь после этого стала хуже - у многих гораздо лучше. Но обломки взрыва долетели почти до каждого.
В Париже я познакомился с замечательным человеком по имени Паша. Когда-то были земляками, а теперь... Не знаю, как сказать - то ли и нынче земляки, то ли нет.
За окном свежо, солнечно - типичный парижский январь. А мы с Пашей сидим за столом, едим вкуснейшие французские паштеты, пьем вкуснейшее французское вино, розовое и красное, и разговариваем о жизни. Квартиру Паша снимает, она на верхнем, седьмом, этаже, маленькая, зато в четыре горизонта: внизу кухонька, на антресоли - библиотека, еще выше крохотная спаленка, а на самом верху выход на крышу, откуда виден весь Париж.
Судьба у Паши сложная, со множеством поворотов, но не потому, что он по натуре авантюрист - наоборот, он человек спокойный и серьезный. Просто сама эпоха чересчур сложна, миллионы людей она швырнула в бурное море житейское, не озаботившись спросить, умеют ли плавать. Рядом с нами за столом Пашина жена Ронда - она американка, родом из Техаса. Время от времени на колени то к ней, то к Паше взбирается двухлетний Андрюшка - он... Впрочем, кто он, я определить не берусь, потому что не берусь определить, кто сам Паша. Мать у него русская, отец украинец, школу Паша закончил в Донбассе, институт в Минске, где получил профессию переводчика, в армии служил советской, работал в России, в Америке (где, кстати, получил второе, экономическое, образование), в Англии, сейчас вот в Париже. Профессионал он очень крепкий, в семье лидер и добытчик - Ронда сидит дома с ребенком, на жизнь не жалуется и на мужа смотрит влюбленно.
И я молча задаю себе вопрос, который Паше задать не решаюсь: а как же быть с патриотизмом? Паша патриот или нет? А если патриот, то чего? Какой родины?
Наконец, я не выдерживаю:
